Присяжные не быдло. Забайкальский эпизод. Часть 3

Готовимся к допросу. Инцидент в СИЗО.

Нам удалось, таки, выкроить несколько часов, чтобы подготовиться к даче Сашей показаний. В условиях СИЗО и сверхжесткого режима работы, заданного нам судьей, это было непросто. Объем дела составлял под сотню томов, а показания и расшифровки ПТП, которые были необходимы нам, занимали несколько десятков томов. И на все это – меньше половины дня. А как это все одновременно пронести в СИЗО?… Конечно, все материалы у меня были закачаны в планшет. Вот с ним мы и отработали в СИЗО. Надо отдать должное сотрудникам, нас не побеспокоили в следственной комнате. Зато что нас ждало на выходе!

«Большой Брат», как говорится, не спит никогда и следит за тобой везде. У проходной нас ждал оперативник, пригласил к монитору и, прокрутив кусочек видео нашей встречи с подзащитным, поинтересовался, что за устройство у нас стояло на столе и предложил пройти для составления административного протокола за нарушение КоАП РФ в связи с проносом в СИЗО и использованием запрещенного ПВР ноутбука. На следующий день данный протокол подлежал рассмотрению у местного мирового судьи, что никак не вписывалось в наши планы. Вобщем, после недолгой словесной перепалки, в которой я заявил, что: во-первых, я пользовался электронной книгой с закачанными в нее 70-тью томами уголовного дела, а это не запрещено; во-вторых, заявил, что для составления протокола я не могу предоставить ему свой паспорт, который не ношу с собой, т.к. для моих задач мне достаточно удостоверения адвоката, в котором отсутствуют все необходимые сведения (дата рождения, адрес регистрации и т.п.). Оценив вероятные эмоциональные, временные и репутационные издержки, связанные с попытками реализовать ранее заготовленный сценарий, оперативник на секунду задумался. Затем попросил показать злополучное устройство и, повертев его несколько секунд в руках, вернул, строго-настрого предупредив, чтобы этого больше не было.

Результат подготовки меня в целом устроил. В том смысле, что я, конечно, изначально понимал – не реально превратить д… в конфетку. Одни расшифровки ПТП чего стоили, не говоря уже о статусе ОБЭПовца, к которым у народа нет особой любви. Словом, дело, конечно, очень, очень тяжелое. Но мы, по крайней мере, успели все основные моменты обсудить, выработать позицию, и даже немного порепетировать, как мы будем обходить самые острые и опасные углы. Ну, насколько это было вообще возможно в очень непростой ситуации. Мы согласовали и отработали наши вопросы –его ответы, ключевые фразы и реплики самого Саши, условные фразы-сигналы для случаев, когда нельзя было исключить альтернативных вариантов развития событий, последовательность наших действий и поведения, наши ответы и реакцию на вопросы и повороты, которые возможно было предвидеть. Радовало, что удалось донести до Саши исключительную важность его собственного поведения. А здесь и обособленность от остальных подсудимых и мимика, тон голоса и реакция на возможные проявления неприязни или подозрительности со стороны отдельных присяжных.

К удивлению, нам не составило особого труда пропустить вперед остальных подсудимых с их показаниями. В ходе их допросов мне стало совершенно очевидно, что ни у кого из них нет ни малейшего шанса на оправдание присяжных. Конечно, неправильно испытывать радость в такой ситуации, но я не без облегчения поймал себя на мысли, что на их фоне, Саша, конечно, будет смотреться однозначно убедительней. В каком-то смысле, если кому-то из выступавших и мог быть вручен приз зрительских симпатий, то наши шансы были неоспоримыми.

В целом, показания остальных подсудимых почти не интересовали нас. Никто из них ни на следствии ни сейчас, ни разу не упоминал Сашу. И это при том, что Кособудский с самого начала не скрывал негатива по отношению к нашему подзащитному, истерил, возмущался и возражая против наших ходатайств. Саша объяснил нам это тем, что он более всех раздражался на Сашу за то, что он без их согласия потребовал присяжных. Это было похоже на правду, тем более, что Кособудский значительную часть жизни провел в тюрьме, высоким интеллектом явно не отличался и в его среде господствуют мифы о большей строгости приговоров суда присяжных по сравнению с обычными судами. Нас же не интересовали 2-3 года, на которые теоретически раньше мог бы выйти Александр, даже если бы это действительно было так. Нам нужно было ОПРАВДАНИЕ! И никто, кроме суда присяжных нам не мог предоставить достойного шанса на это.

Исходя из показаний остальных подсудимых, нам оставалось в самом конце их перекрестного допроса задать каждому из них только один вопрос, который должен был подчеркнуть и застолбить в сознании присяжных ключевую мысль – Кычкин не имеет никакого отношения к этим… Каждый из подсудимых, включая дышавшего ядом Кособудского, был вынужден на наш вопрос: «Встречались ли они ранее когда-либо, и слышали ли от Гнездилова или заказчика убийства фамилию Кычкин, либо о существовании некоего скрытого от них помощника по имени Александр?» категорично заявить, что ни о каком тайном помощнике им не известно, Александра впервые увидели на очной ставке…

После этого мы с чистым сердцем заявили судье, что хотели бы дать показания. Так как судебное следствие еще не было окончено, судье не оставалось ничего иного, как предоставить слово Александру.