Присяжные не быдло. Забайкальский эпизод. Часть 5

Ночь. Прения. Вердикт

Формулировки вопросов в редакции суда, как я и ожидал, были составлены с подвохом. При любом ответе на вопрос о доказанности совершения преступлений остальными подсудимыми, выводы относительно Саши – становилась следствием этих ответов. А последующие вопросы, касающиеся виновности каждого из них, таким образом, могли быть истолкованы в случае оправдательного вердикта для Саши, как поводом для пересмотра по формально-логическим основаниям. Никто из моих коллег, конечно, такими деталями не озадачился, но убедившись к этому моменту в моей компетентности, они поддержали все мои замечания. Что, впрочем, не помешало судье отклонить их почти полностью. Тем не менее, это нужно было сделать для того, чтобы раскрыть все подводные камни перед всеми участниками, исключив т.о. дальнейшую возможность их обыгрывать в Верховном суде.

Времени на подготовку к прениям, по факту, оставалось с 17:30 этого дня до 10:00 следующего.

С Владимиром (коллега, второй адвокат) мы договорились готовить речь параллельно. Я понимал, что он, являясь прекрасным юристом, тем не менее, не знаком со спецификой работы с присяжными. Поэтому предоставил ему свободу готовить классическое выступление в прениях – с анализом доказательств обвинения и защиты, максимально подробно изложив эти доказательства, тем более, что по этой части, он был подкован даже лучше меня, т.к. вел дело с предварительного следствия. Меня же привлекли только для суда и непосредственно перед самим судом, так что при всем желании, а, тем более, в условиях полного цейтнота по воле судьи, изучить столь же хорошо несколько десятков томов было нереально. Таким образом, моя речь в прениях была ориентирована исключительно на присяжных. А моя задача состояла в том, чтобы, не перегревая их мозги юридическими заумностями анализа доказательств с точки зрения их допустимости, достоверности, ссылок на нарушенные обвинением статьи законов и т.д. (об этом после моей речи позаботится Владимир), оставить в их коллективном сознании (и, в первую очередь, – в сознании старосты), соответствующее впечатление от обвинения нашего клиента, равно как и в целом, позитивный образ самого обвиняемого. Для этого нужно было во-первых, по-возможности, стать для них своим. Не москвичом, прилетевшим к ним в суровое Забайкалье на недельку срубить по легкому гонорар и улететь обратно к себе в Москву. Не чужаком-умником, высокомерно размазывающим местных прокуроров, следователей и их смежников, кроивших это дело. Да, так уж мы все – люди (а русские, особенно) устроены, что истина, закон, справедливость для нас не воспринимаются абстрактно, отвлеченно от человека. Часто абстрактно идентичные обстоятельства, факты мы воспринимаем через призму личности, о которой мы вынуждены выносить свое суждение. Мы можем относительно абстрактно и беспристрастно судить о законности и нравственности конкретных поступков незнакомца, с которым нас ничего не связывает. Но люди, о которых мы знаем достаточно много (или думаем так), примеры различного поведения (достойного и не вполне) которых мы имеем, – такие люди нам не безразличны. Будь то родные или близкие, друзья (в т.ч. бывшие). Даже когда они причиняют нам боль или совершают поступки, однозначно предосудительные вещи, мы подсознательно воспринимаем их через призму их «близости». Они – всегда какая-то часть нас, та или иная сторона нас, как личности. Ибо с одной стороны – кто без греха, а с другой – в каждом из нас живет «плохой хороший человек»… И я и Саша должны были за эту неделю стать для них «своими». И прения – завершающий аккорд в этой работе. Равнодушие, дистанция, отчуждение – наши злейшие враги. При иных условиях крайне сложно рассчитывать на то, что чужие дяди и тети оправдают человека, которого обвиняют в заказном убийстве, даже если нет доказательств непосредственного участия, либо даже осведомленности о планируемом преступлении. Саша оказался в компании очень плохих ребят. Бывший его друг и коллега – главный свидетель его обвинения признал свою вину, уже осужден и обвиняет Сашу. «Прослушка» подтверждает, что Саша и Гантимуров обсуждают различные варианты принуждения покойного к возврату долга. И среди вариантов – есть весьма сомнительные с точки зрения закона, в том числе, с привлечением «авторитетных людей». Да и сам Саша не отрицает, что помогал Гантимурову «выбить» долг из Топоркова, в том числе, допускал применение для этого не вполне законных способов. На языке юристов это называется эксцесс исполнителя. Но для присяжных важен общий осадок, впечатление: вымогательство, рэкет или заказное убийство в каком-то смысле для них равно противозаконно и равно осуждаемо и криминально. А раз так – вердикт может быть только один. Недостаток доказательств и дефекты квалификации в суде присяжных в этом смысле вторичны. Здесь, как в анекдоте: «Он украл… у него украли…» Или, как в другом: «Серебряная ложечка нашлась, а осадок остался».

Вторая задача выступления адвоката перед присяжными – посеять в их сознании такие сомнения относительно главных, основных доказательств и аргументов обвинения, которые не позволят вынести вердикт о виновности НИ ПРИ КАКИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ, каким бы ужасным ни было обвинение и какими бы серьезными ни казались эти доказательства вначале. В нашем деле такими моментами были следующие:

1) Сашу уличает его же друг (пусть и бывший), Гантимуров, который сам признал вину и, к тому же, уже осужден «аж» на 10 лет, а, следовательно, у которого, вроде бы, по весьма правдоподобной версии прокуроров, отсутствует мотив к оговору Саши;

2) Объективно подтверждается и не опровергается Сашей, что он участвовал в неких незаконных действиях и планах Гантимурова по выбиванию долгов из Топоркова, допуская и угрозы физического воздействия на него;

3) Объективно Саша знаком и поддерживал контакты с Гнездиловым, который подтверждает его обвинение и который, также, как и Гантимуров уже осужден за организацию убийства.

Для решения этой задачи в принципе достаточно было, проанализировать основные доказательства по этим пунктам, то есть несколько протоколов допроса Гантимурова, Гнездилова, их очных ставок между собой и с Сашей, их показания в суде, а также показания 2-3 свидетелей, ставящих их версию под сомнение или вообще опровергающих ее, и местонахождение всех основных фигурантов в интересующий период.

Задача, сама по себе, не такая уж невыполнимая или архисложная, хотя и требовавшая не менее 4-5 часов работы. Если сюда добавить 1-2 часа на обдумывание и последующее вербальное оформление решения первой задачи, оставалось не более 8 часов. За это время необходимо было успеть не только подготовить всю речь, придумать, найти и изготовить «наглядные пособия», но и выучить речь наизусть (Боже сохрани вас перед присяжными уподобляться «говорящей голове», читающей по бумажке какой-то монолог), а также, хотя бы, 1-2 раза отрепетировать, чтобы уложиться максимум в 30-40 мин. зрительского внимания.

А ведь когда-то нужно было еще и принимать пищу, не говоря уже о времени на сон, без которого крайне сложно рассчитывать на светлую голову и острый ум в самый ответственный момент.

Словом, писать, чёркать, рисовать, искать по магазинам «наглядники» и опять писать, исправлять, сокращать, распечатывать текст и репетировать мы с Ларисой (Сашиной супругой) закончили около 6:30 часов утра. Выезжать в суд нужно было не позже 9:15. Я смог провалиться в сон только минут через 40, когда медленно затухла яростная мысленная работа и «прокручивание пластинки» в перегретом мозгу.

В суд мы прибыли вовремя, но в состоянии крайнего переутомления. Я выступал после адвокатов остальных подсудимых. За мной – Владимир. Выступать пришлось не сходя со своего места за адвокатским столом, хотя изначально планировалось и репетировалось более оживленное «шоу», дабы лучше удержать внимание присяжных – с хождением по «сцене», приближением к скамье присяжных и т.д. Судья первый раз прервала меня примерно через 1,5 минуты после начала речи. Это неплохой результат, т.к. я ожидал, что произойдет это гораздо раньше – она так напряженно, не отрывая глаз, следила за мной, что было ясно – она не знает точно, чего от меня ожидать, но готова к любому подвоху именно с моей стороны. Но к моменту, когда она поняла это и прервала меня, сделав замечание, что я не должен отклоняться от существа дела, рассказывая присяжным о себе и подсудимом, я успел на 99% решить задачу №1. Потом, конечно, были еще замечания, остановки, обращения к присяжным с разъяснениями, что то или иное из только что сказанного мною они не должны принимать во внимание. Были протесты и возражения прокуроров (особенно усердствовала женщина в подполковничьих погонах).

Закончил свою речь я словами: «Итак, в самом начале я говорил, об условии, когда вы просто обязаны вынести вердикт да, доказано, да виновен. Но если после всего, что вы услышали, увидели и узнали о том, что осталось от предъявленного Александру обвинения, у вас остались сомнения. А я уверен, что таковых более чем достаточно. То единственные справедливые ответы по обвинению Александра Сергеевича Кычкина:- нет, не доказано; нет, не виновен.»

К слову, на 7 февраля после обеда у меня был рейс на Москву, где уже на следующий день у меня был другой суд, так что дождаться оглашения вердикта у меня не было шансов. И я видел по глазам Ларисы, когда она отвозила меня в аэропорт во время объявленного судом перерыва, как ей тяжело оставаться в неведении относительно результата проделанной огромной и тяжелой работы. Конечно, она понимала, что даже нести дополнительные расходы для переноса даты моего отлета из Читы нет никакого смысла. Не говоря уже о сложностях, связанных с переносом моего московского суда для того, чтобы с ней дождаться вердикта в Чите. От нас уже ничего не зависело. Оставалось ждать выхода присяжных из совещательной комнаты.

Полет из Читы в Москву занял около 7 часов. Почему-то обратный рейс (с Востока на Запад) второй раз подряд оказывался продолжительнее. Я впервые видел под собой Байкал, скованный льдом. Потом я спал, «растянувшись» на трех сиденьях последнего ряда, билеты на которые, видимо, приобретали опытные пассажиры. Когда уже я ехал из Домодедово в такси, мне позвонила Лариса. Мы договорились об этом еще в Чите. И как только самолет приземлился и на дисплее телефона появилась шкала сигнала сотовой связи, я с надеждой и тревогой ждал этого звонка. Это чувство, мягко говоря, не самое приятное. Но, по-прежнему, я испытываю его каждый раз, готовясь услышать слова, от которых зависит жизнь, судьба, надежды людей. Ну, и, конечно, – результат и оценка моей работы, в которую тоже было вложено столько сил и переживаний, что чужая жизнь и судьба навсегда становится частью твоей.

Какой была новость – доброй или нет, можно было безошибочно определить по первым же ноткам в голосе Ларисы. Остальное, уже детали. Человек безошибочно может отличить слезы радости от слез горя. «Оправдали! Полностью! Не виновен!». Затем, голос Саши – как всегда, сдержанный и спокойный. И, все-же, радостный. Выясняя подробности, оказалось, что присяжные дважды возвращались из совещательной комнаты. Их староста оказался весьма проницательным и внимательным, обратив внимание остальных на ряд неточностей и противоречий. Правда, что касается Саши, вердикт был принят единогласно.